маленькая. Половину за квартиру только отдаю. Хорошо, что бывшая моя продавцом работает, помогает, а то совсем беда была бы… Бессовестный ты… А ну выходи.
— Зачем?
— В глаза твои хочу посмотреть.
— А чего в них смотреть? Глаза как глаза. В свои лучше посмотри. Подойди к зеркалу и смотри сколько хочешь. Ты бы лучше говядинки принёс.
— Говядины?
— Мраморной.
— Да где ж я столько денег возьму на говядину?
— А ты к соседу сходи из двенадцатой, у него и говядина есть мраморная. Я иногда у него тырю потихоньку.
— Так ты ещё и воруешь? — закипело у меня всё внутри.
— Не ворую, а конфискую излишки. Давай, сходи, попроси у него говядинки.
— Не пойду я к нему.
— Это чего вдруг?
— Нехороший он человек, неприятности у меня могут быть.
— Да какие ещё неприятности… Трусишь ты, да и всё. Неприятности у тебя будут, если говядины я не поем…
— Нет, не пойду.
— Да не трусь ты. Я же рядом буду.
— Это как, рядом?
— Сумку возьми, я в неё залезу… Ну давай… Давай… Не тяни время, скоро рассвет.
Ну, а куда мне деваться. Сумку взял и пошёл. Иначе домовой устроит мне Варфоломеевскую ночь. Звоню в дверь. Домовой покашливает в сумке. Открывает заспанный сосед.
— Чего тебе? Чего не спится?
— Да я хотел говядины мраморной у вас попросить, — пересохло мое горло, — занять.
— Чего? — округлил сосед глаза. — Ты чего, сбрендил, что ли, пердун старый. Какую тебе еще говядину в четыре утра?
— Кхе-кхе, — послышалось из сумки.
— Чего это там? — округлились еще сильнее глаза соседа. — Кошка, что ли?
— Нет, — стираю я с лица пот страха, — не кошка.
— А чего тогда там кашляет?
— Я это, я, — раздался хриплый голос из сумки.
У соседа подкосились ноги.
— Чего это происходит? — бледнеет сосед. — Кто у тебя там?
— Привидение, — выпалил я, сам не понимая, откуда ко мне пришла такая мысль.
— Привидение? — медленно опускается на пол сосед.
— Привидение, — соглашаюсь я. — Помнишь, в соседнем подъезде на прошлой неделе дед Егор помер? Вот он говядины сегодня захотел… Мраморной. Иди, говорит, к соседу из двенадцатой
— Ладно-ладно, — перекосилось лицо соседа, — не надо мне подробностей. Сейчас принесу.
У соседа дрожали коленки, но всё же он поднялся с бетонного пола.
— А сколько говядины-то? — держится сосед за сердце.
— Пять кило, — раздался голос из сумки.
— Ага, — кивает сосед.
— И денег ещё принеси, — говорит сумка.
— Ага… Сколько?
— Десять тыщ.
— Ага.
— А бери лучше двадцать.
И тут сосед впервые засомневался.
— А чё, привидения разве едят мясо? — взглянул сосед в мои глаза. — А деньги-то ему зачем? Его же похоронили уже… Открой-ка сумку, я гляну на твоё привидение.
Я дрожащими руками распахнул сумку. Сумка была пуста.
Когда я входил в свою квартиру, держась за левый глаз, меня встретил наглый хохот со стороны кухни. Смеялся домовой.
— Ой, не могу… Ой, держите меня, живот сейчас со смеху лопнет. Да не ем я говядину… Понимаешь, не ем. Я кашу люблю и сгущёнку с вареньем. Иногда курочку могу… Ой, не могу… Ну и болван. Ой, плохо мне…
Я молча закрыл дверь и отправился в спальню. Где-то там мазь у меня была от синяков.
Минут через пять я вдруг начал хохотать. Чего вдруг, сам не пойму. Хохотал, пока за окнами светать не стало. Чего смеялся, так и не понял. Ну, да и ладно. Говорят, смех жизнь продлевает. Может, поживу подольше…
Вот так развлекается мой домовой… Представляете. У всех домовые как домовые… А мой вот такой.
Днём инвалид, ночью здоров
Рано в том году холода наступили. Вроде только конец сентября, а снег с дождем за окном. Холодно в доме бабушки Гали, не протоплено. И дрова есть, да рубить их некому. Свалены во дворе, рук мужских ждут. Конечно, можно и соседей попросить, да платить нечем. Ни денег, ни самогона, а пенсия только через неделю. Почти все деньги на лекарства уходят для мужа… Инвалид он, после инсульта так и не восстановился. Ползает вон по полу, мычит чего-то. Ходить толком не ходит, и голова как у пятилетнего ребенка. Вроде поставишь его на ноги, чуть отвернёшься, а он уже по полу ползёт. Не заболел бы, пол-то холодный. Нет, не хочет на своих ногах ходить… Ну да ладно, был бы жив, и не такие беды в жизни видели.
Однажды вечером возилась чего-то бабушка Галя на кухне и слышит — муж смеётся. Батюшки светы, уж не чудится ли? Она уже забыла, когда муж смеялся последний раз. Много лет с тех пор прошло. А тут смеётся, заливается. Пошла она глянуть, что там с ним происходит. Сидит муж на полу у кровати и разговаривает с кем-то. Конечно, разговор его больше на мычание коровы был похож.
— Чего это ты на холодном полу опять сидишь? — ругает бабушка Галя мужа, поднимая его и усаживая на кровать.
— Мммм, ммм, — мычит муж, показывая глазами на угол комнаты.
Смотрит баба Галя, нет никого в комнате. А муж давай опять мычать с кем-то, разговаривать. Оставив мужа в покое, пошла баба Галя свои дела доделывать. А когда вернулась, муж уже спал.
Утром просыпается бабушка Галя, выходит во двор и глазам не верит. Сарай, который весь дырявый был, отремонтирован кем-то. Все щели и дыры аккуратно досками обшиты. Дверь даже на месте своём. Как три года назад упала дверь, так назад повесить её некому! Странно. Что это за благодетель такой появился? Поудивлялась старушка, поохала, да делами заниматься надо. И за мужем приглядывать надо, не натворил бы чего… Да нет… Вон он в углу сидит и с кем-то разговаривает.
На следующее утро, выйдя во двор, бабушка Галя от удивления чуть не села на сырую землю. Половина чурбаков, что во дворе валялись, были расколоты и аккуратно сложены.
— Вот спасибо тому, кто дров мне наколол, — радуется старушка. — Теперь тепло в доме будет и до пенсии веселей жить…
Спать тётя Галя теперь ложилась в протопленном, теплом доме. И вот ночью проснулась она вдруг от чего-то. Слышит, половица скрипит. Испугалась спросонок. Глядит, а это муж её идёт. Да так хорошо идёт, даже не качнётся.
— Пойду с дровами закончу, — заметив, что она смотрит на него, говорит супруг. Да так хорошо говорит, без запиночки.
Баба Галя рот раскрыла от удивления и закрыть не может. А муж тем временем дрова рубит, только щепки летят. К утру вся куча чурбаков была переколота и сложена.
Муж зашёл в дом, попил воды и
